Неточные совпадения
Английские губернаторы, сменившие голландских, окруженные большим блеском и более богатыми средствами, обнаружили и более влияния на
дикие племена, вступили в деятельные сношения с кафрами и, то переговорами, то оружием, вытеснили их из пределов колонии. По окончании неприязненных действий с
дикими в 1819 г. англичане присоединили к колонии значительную часть
земли, которая составляет теперь одну из лучших ее провинций под именем Альбани.
Не раз содрогнешься, глядя на
дикие громады гор без растительности, с ледяными вершинами, с лежащим во все лето снегом во впадинах, или на эти леса, которые растут тесно, как тростник, деревья жмутся друг к другу, высасывают из
земли скудные соки и падают сами от избытка сил и недостатка почвы.
В 1652 году голландцы заложили там крепость, и таким образом возник Капштат. Они быстро распространились внутрь края, произвольно занимая впусте лежащие
земли и оттесняя жителей от берегов. Со стороны
диких сначала они не встречали сопротивления. Последние, за разные европейские изделия, но всего более за табак, водку, железные орудия и тому подобные предметы, охотно уступали им не только
земли, но и то, что составляло их главный промысл и богатство, — скот.
— Право собственности прирожденно человеку. Без права собственности не будет никакого интереса в обработке
земли. Уничтожьте право собственности, и мы вернемся к
дикому состоянию, — авторитетно произнес Игнатий Никифорович, повторяя тот обычный аргумент в пользу права земельной собственности, который считается неопровержимым и состоит в том, что жадность к земельной собственности есть признак ее необходимости.
Казалось, что все злые духи собрались в одно место и с воем и плачем носились по тайге друг за другом, точно они хотели разрушить порядок, данный природе, и создать снова хаос на
земле. Слышались то исступленный плач и стенания, то
дикий хохот и вой; вдруг на мгновение наступала тишина, и тогда можно было разобрать, что происходит поблизости. Но уже по этим перерывам было видно, что ветер скоро станет стихать.
Кое-где виднелась свежевзрытая
земля. Та к как домашних свиней китайцы содержат в загонах, то оставалось допустить присутствие
диких кабанов, что и подтвердилось. А раз здесь были кабаны, значит, должны быть и тигры. Действительно, вскоре около реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра. Он шел вдоль реки и прятался за валежником. Из этого можно было заключить, что страшный зверь приходил сюда не для утоления жажды, а на охоту за козулями и кабанами.
Шея короткая и очень сильная; голова клиновидная; морда оканчивается довольно твердым и подвижным «пятачком», при помощи которого
дикая свинья копает
землю.
С правой стороны поляны было узкое болото с солонцами, куда, по словам Дерсу, постоянно по ночам выходили изюбры и
дикие козы, чтобы полакомиться водяным лютиком и погрызть соленую черную
землю.
Из крупных четвероногих, судя по тем следам, которые я видел на
земле, тут водились кабаны, изюбры, пятнистые олени и
дикие козы. 2 раза мы стреляли по ним, но неудачно.
Поэтому пришлось собирать овощи, не успевшие дозреть, но теперь на
землю осыпались желуди, и
дикие свиньи удалились в дубняки.
Дикие свиньи шли не останавливаясь и на ходу все время рыли
землю.
Наскоро поужинав, мы пошли с Дерсу на охоту. Путь наш лежал по тропинке к биваку, а оттуда наискось к солонцам около леса. Множество следов изюбров и
диких коз было заметно по всему лугу. Черноватая
земля солонцов была почти совершенно лишена растительности. Малые низкорослые деревья, окружавшие их, имели чахлый и болезненный вид. Здесь местами
земля была сильно истоптана. Видно было, что изюбры постоянно приходили сюда и в одиночку и целыми стадами.
«Куда могла она пойти, что она с собою сделала?» — восклицал я в тоске бессильного отчаяния… Что-то белое мелькнуло вдруг на самом берегу реки. Я знал это место; там, над могилой человека, утонувшего лет семьдесят тому назад, стоял до половины вросший в
землю каменный крест с старинной надписью. Сердце во мне замерло… Я подбежал к кресту: белая фигура исчезла. Я крикнул: «Ася!»
Дикий голос мой испугал меня самого — но никто не отозвался…
— Стой! — закричал
диким голосом голова и захлопнул за нею дверь. — Господа! это сатана! — продолжал он. — Огня! живее огня! Не пожалею казенной хаты! Зажигай ее, зажигай, чтобы и костей чертовых не осталось на
земле.
Зверский обычай порабощать себе подобного человека, возродившийся в знойных полосах Ассии, обычай,
диким народам приличный, обычай, знаменующий сердце окаменелое и души отсутствие совершенное, простерся на лице
земли быстротечно, широко и далеко.
Я видел, как приходили крестьянки с ведрами, оттыкали деревянный гвоздь, находившийся в конце колоды, подставляли ведро под струю воды, которая била дугой, потому что нижний конец колоды лежал высоко от
земли, на больших каменных плитах (бока оврага состояли все из
дикого плитняка).
Земля обрабатывалась небрежно и давала скудную жатву, обыватели жили, как
дикие, в тесных и смрадных логовищах, а немецкие мальчики ходили без штанов.
Все оно словно раскрыто: раскрыты глаза, алчные, светлые,
дикие; губы, ноздри раскрыты тоже и дышат жадно; глядит она прямо, в упор перед собою, и, кажется, всем, что она видит,
землею, небом, солнцем и самым воздухом хочет завладеть эта душа, и об одном только она и жалеет: опасностей мало — все бы их одолела!
Я видел рисунок этой могилы, сделанный г. Шютце: посреди голой тундры стоит высокий курган из
дикого камня, на нем возвышается огромный крест, обложенный снизу почти на сажень от
земли несколькими сотнями крупного булыжника.
Но как
дикий зверь, почуявший кровь, Малюта ничего уже не помнил. С криком и проклятиями вцепился он в Годунова и старался опрокинуть его, чтобы броситься на свою жертву. Началась между ними борьба; светоч, задетый одним из них, упал на
землю и погас под ногою Годунова.
Они имели от царя жалованные грамоты на пустые места
земли Пермской и жили на них владетельными князьями, независимо от пермских наместников, с своею управой и с своею дружиной, при единственном условии охранять границы от
диких сибирских народов, наших недавних и сомнительных данников.
Перед ним поднялось что-то огромное и
дикое, поднялось, навалилось — и полисмен Гопкинс упал на
землю, среди толпы, которая вся уже волновалась и кипела…
Для покорения христианству
диких народов, которые нас не трогают и на угнетение которых мы ничем не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их в покое, а в случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать на них только христианским к ним отношением, христианским учением, доказанным истинными христианскими делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства, любви, мы, вместо этого, начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их
землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их и устанавливаем среди них наши порядки, обучаем их насилию и всем приемам его, т. е. следованию одному животному закону борьбы, ниже которого не может спуститься человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы скрыть от них всё, что есть в нас христианского.
И вот для проповедания этого христианского учения и подтверждения его христианским примером, мы устраиваем среди этих людей мучительные тюрьмы, гильотины, виселицы, казни, приготовления к убийству, на которые употребляем все свои силы, устраиваем для черного народа идолопоклоннические вероучения, долженствующие одурять их, устраиваем правительственную продажу одурманивающих ядов — вина, табаку, опиума; учреждаем даже проституцию; отдаем
землю тем, кому она не нужна; устраиваем зрелища безумной роскоши среди нищеты; уничтожаем всякую возможность всякого подобия христианского общественного мнения; старательно разрушаем устанавливающееся христианское общественное мнение и потом этих-то самых нами самими старательно развращенных людей, запирая их, как
диких зверей, в места, из которых они не могут выскочить и в которых они еще более звереют, или убивая их, — этих самых нами со всех сторон развращенных людей приводим в доказательство того, что на людей нельзя действовать иначе, как грубым насилием.
Не может человек нашего времени, исповедуй он или не исповедуй божественности Христа, не знать, что участвовать в качестве ли царя, министра, губернатора, или урядника в том, чтобы продать у бедной семьи последнюю корову на подати для того, чтобы отдать эти деньги на пушки или на жалованье и пансионы роскошествующим, праздным и вредным чиновникам; или участвовать в том, чтобы посадить в тюрьму кормильца семьи за то, что мы сами развратили его, и пустить семью его по миру; или участвовать в грабежах и убийствах войн; или во внушении вместо Христова закона
диких идолопоклоннических суеверий; или загнать забежавшую на свою
землю корову человека, у которого нет
земли; или с человека, работающего на фабрике, вычесть за нечаянно испорченный предмет; или содрать вдвое за предмет с бедного только потому, что он в крайней нужде; не может не знать ни один человек нашего времени, что все эти дела — скверные, постыдные и что делать их не надо.
Что люди дрались — это было в порядке жизни; он много раз видел, как в праздники рабочие, напившись вина, колотили друг друга, пробуя силу и ловкость; видел и злые драки, когда люди, сцепившись подобно псам, катались по
земле бесформенным комом, яростно скрипя зубами и вытаращив налитые кровью,
дикие глаза.
Дом Кожемякина раньше был конторою господ Бубновых и примыкал к их усадьбе. Теперь его отделял от
земли дворян пустырь, покрытый развалинами сгоревшего флигеля, буйно заросший
дикою коноплёю, конским щавелём, лопухами, жимолостью и высокой, жгучей крапивой. В этой густой, жирно-зелёной заросли плачевно торчали обугленные стволы деревьев, кое-где от их корней бессильно тянулись к солнцу молодые побеги, сорные травы душили их, они сохли, и тонкие сухие прутья торчали в зелени, как седые волосы.
Пришедши туда, он предложит обывателям приносить покаяние, валяться на голой
земле и питаться
диким медом и акридами, сам же разобьет шатер, выпишет Дорота в качестве метрдотеля и, в обществе Иоанны д’Арк, предводительш и предводителей, будет вкушать изысканные яства.
Поднявшись с
земли, Гордей Евстратыч какими-то
дикими глазами посмотрел на мать, а потом, махнув рукой, ничего не сказав, вышел из комнаты.
Калмыки люди совершенно свободные и в калмыцких степях имеют свои куски
земли или служат при чьих-либо табунах из рода в род, как единственные знатоки табунного дела. Они записаны в казаки и отбывают воинскую повинность, гордо нося казачью фуражку и серьгу в левом ухе. Служа при табунах, они поселяются в кибитках, верстах в трех от зимовника, имеют свой скот и живут своей
дикой жизнью в своих
диких степях.
Когда на
дикой, чистой, вольной речке или ручье сделают первую мельницу и запрудят воду плотиной из свежего хвороста и
земли, пригнетя сверху несколькими пластами толстого дерна, взодранного плугом, то в первые годы в этом пруду, чистом и прозрачном, как стекло, живут пеструшка, красуля и кутема.
Был ли это клич победы или внезапной радости, как у Колумба, увидевшего новую
землю, но театр обомлел. Когда же через минуту публика пришла в себя, грянули аплодисменты, перешедшие в грохот и
дикий вой.
Природу я любил нежно, любил и поле, и луга, и огороды, но мужик, поднимающий сохой
землю, понукающий свою жалкую лошадь, оборванный, мокрый, с вытянутою шеей, был для меня выражением грубой,
дикой, некрасивой силы, и, глядя на его неуклюжие движения, я всякий раз невольно начинал думать о давно прошедшей, легендарной жизни, когда люди не знали еще употребления огня.
А эта вся… одна, закрывшись
диким тмином, в сто глаз и столько же ушей все слушает, все видит; и не птичка, не тот, кто ходит где-то по
земле, а все, все разом оковало ее, и вот она, вы видите, какая! Не знаю, впрочем, сумел ли я хоть плохо передать холсту, что думал и что хотелось бы сказать этой картиной чувству, — докончил тихо Истомин, осторожно поставив картон на свободное кресло.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых
диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из
земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
Шакро сначала не понял, но потом вдруг сорвался с места и, голый, начал танцевать
дикий танец, мячиком перелетая через костёр, кружась на одном месте, топая ногами о
землю, крича во всю мочь, размахивая руками. Это была уморительная картина.
Я испугался, точно надо мной внезапно грянул гром. Но это было хуже. Это было смешно, да, но — как же это было обидно!.. Он, Шакро, плакал от смеха; я чувствовал себя готовым плакать от другой причины. У меня в горле стоял камень, я не мог говорить и смотрел на него
дикими глазами, чем ещё больше усиливал его смех. Он катался по
земле, поджав живот; я же всё ещё не мог придти в себя от нанесённого мне оскорбления…
Сущность рассказа состоит в том, что все на
земле дурно, что различие между
дикими народами и просвещенными маловажно: «
дикие производят то наглостию, что просвещенные делают искусством».
Вот пришёл я в некий грязный ад: в лощине, между гор, покрытых изрубленным лесом, припали на
земле корпуса; над крышами у них пламя кверху рвётся, высунулись в небо длинные трубы, отовсюду сочится пар и дым,
земля сажей испачкана, молот гулко ухает; грохот, визг и
дикий скрип сотрясают дымный воздух. Всюду железо, дрова, кирпич, дым, пар, вонь, и в этой ямине, полной всякой тяжкой всячины, мелькают люди, чёрные, как головни.
Вижу в этой
дикой работе нечто страшное, доведённое до безумия. Воющее чудовище, опустошая недра
земли, копает пропасть под собой и, зная, что когда-то провалится в неё, озлобленно визжит тысячью голосов...
Впадают в
дикое отчаяние и, воспалённые им, развратничают и всячески грязнят
землю, как бы мстя ей за то, что родила она их и должны они, рабы слабости своей, до дня смерти ползать бессильно по дорогам
земли.
Она благодетельными законами [Указы 1763 г., Июля 22 и 1764, Марта 11.] привлекла трудолюбивых иностранцев в Россию, и звук секиры раздался в
диких лесах; пустыни оживились людьми и селениями; плуг углубился в свежую
землю, и Природа украсилась плодами трудов человеческих.
И, когда он, в ответ на её слова, покорно склонил голову, они ушли с террасы в комнаты, откуда вскоре раздались аккорды рояля и звуки настраиваемой скрипки. Ипполит Сергеевич сидел в удобном кресле у перил террасы, скрытой от солнца кружевной завесой
дикого винограда, всползавшего с
земли до крыши по натянутым бечёвкам, и слышал всё, что говорят сестра и Бенковский. Окна гостиной, закрытые только зеленью цветов, выходили в парк.
— Эх, Семен, Семен! — вздрагивал глуховатый голос Тиунова. — Сколько я видел людей, сколько горя постиг человеческого! Любят люди горе, радость — вдвое! И скажу тебе от сердца слово — хорош есть на
земле русский народ!
Дикий он, конечно, замордованный и весьма несчастен, а — хорош, добротный, даровитый народ! Вот — ты погляди на него пристально и будешь любить! Ну, тогда, брат, запоешь!
— Я бы!.. Я бы!.. У-у-у!.. — зарычал Бузыга, яростно царапая пальцами
землю. Он задыхался от гнева, и глаза его светились в темноте, как у
дикого зверя. — Я бы его сонного зарезал… Я бы ему зубами глотку перервал!.. Я бы…
— Побился я этот день порядочно, — продолжал он, — земля-те сроду не пахана, конь якутской
дикой; не то что на него надеяться: чуть зазевался, уж он норовит порскнуть в лес, да и с сохой.
(Прим. автора)] как ветхое здание, сокрушалась под сильными ударами
диких героев севера, когда готфы, вандалы, эрулы и другие племена скифские искали везде добычи, жили убийствами и грабежом, тогда славяне имели уже селения и города, обработывали
землю, наслаждались приятными искусствами мирной жизни, но всё еще любили независимость.
Блажен, кто посреди нагих степей
Меж
дикими воспитан табунами;
Кто приучен был на хребте коней,
Косматых, легких, вольных, как над нами
Златые облака, от ранних дней
Носиться; кто, главой припав на гриву,
Летал, подобно сумрачному Диву,
Через пустыню, чувствовал, считал,
Как мерно конь о
землю ударял
Копытом звучным, и вперед
землеюУпругой был кидаем с быстротою.
— В те поры и я, как все, младенцем был, никто ведь не знал, не чуял народной силы. Второе — лес я сызмала люблю, это большая вещь на
земле — лес-то! Шуба земная и праздничная одежда её. Оголять
землю, охолодить её — нельзя, и уродовать тоже не годится, и так она нами вдосталь обижена! Мужики же, со зла, ничего в лесу не видят, не понимают, какой это друг, защитник. Валят дерево — зря, лыко дерут — не умеючи. Народ всё-таки
дикий! Еленка, ты бы шла на печь да и спала…
Становиха сняла со стены большой ключ и повела своих гостей через кухню и сени во двор. На дворе было темно. Накрапывал мелкий дождь. Становиха пошла вперед. Чубиков и Дюковский зашагали за ней по высокой траве, вдыхая в себя запахи
дикой конопли и помоев, всхлипывавших под ногами. Двор был большой. Скоро кончились помои, и ноги почувствовали вспаханную
землю. В темноте показались силуэты деревьев, а между деревьями — маленький домик с покривившеюся трубой.